48 часов без вранья

Понедельник, вечер

Накануне эксперимента

Светлая мысль о том, что надо всегда говорить только правду и ничего, кроме правды, призналась моя подруга, принадлежит не ей. И даже не ее журналу.

«Есть такой американский психиатр Брэд Блэнтон, — объяснила мне она, — который абсолютно убежден, что все мы стали бы намного счастливее, если бы перестали врать. Более того, он утверждает, что нам стоит буквально заставлять себя говорить только правду. Всегда и везде. Убрать барьер между собственными мыслями и словами».

Ее звонок прозвучал в моем кабинете с утра, и за оставшийся рабочий день я успела поделиться идеей с окружающими. Примечательно, что несколько знакомых совершенно одинаково прореагировали на мой план не врать целых двое суток. Они попросили заблаговременно известить их о датах, на которые намечено торжество правды, чтобы «не ровен час, не позвонить, не зайти».

Допустим, ложь — на нулевом уровне правдивости, а правда — на сотом. А что, если ты застрял где-то на середине?

Вторник, утро

Перед выходом из дома

Первый правдивый день начался с правдивой разборки с моим 19-летним сыном, который накануне просил разбудить его в полвосьмого («Обязательно разбуди, у меня очень важное дело!»), но мне с трудом удалось выгнать его из кровати только без четверти девять.

История типичная, у нас всегда так. На мой опять же традиционный вопрос: «Почему бы сразу не сказать, что встанешь позже?» — он пожал плечами: «Тебе что, трудно?» И я ответила, впервые за несколько лет: «Я бы спокойно пила кофе, читала книжку, а я бегаю к тебе каждые десять минут и исполняю партию говорящего будильника». Сын посмотрел на меня удивленно.

Вторник, середина дня

На рабочем месте

Сложность возникла в середине дня. Надо сказать, что я напряженно заставляла себя думать о своей высокой миссии: правда и только правда. Но постоянно забывала о ней. Вроде бы несложно и даже естественно не врать, но проблемы возникают, когда делаешь это специально. Легко сбежать вниз по ступенькам, а если думать: «Сначала правая нога, потом левая», обязательно начнешь спотыкаться.

Итак, в середине дня мне — точнее, в пресс-службу ведомства, в котором я работаю — позвонила одна очень специфическая журналистка. Она пишет о нас если не гадости, то глупости и при этом все время требует к себе особого внимания и уважения. Мы стараемся выдерживать нейтралитет, на ее нереальные запросы (срочное интервью с нашим бесконечно занятым руководителем) отвечаем, что конечно-конечно, как только он освободится...

Она позвонила с очередной претензией: почему это мы не напомнили ей, что у нас будет интересное мероприятие? Ей вообще свойственно подозревать всех в том, что ее злостно и намеренно игнорируют.

Я честно ответила, что анонс был разослан всем, а о дополнительных напоминаниях она нас не просила. Она лживо заявила, что анонса не получала. Я выразила уверенность в том, что она говорит неправду, потому что анонс мы рассылаем по трем адресам: по электронной почте редакции, личной почте журналиста и по факсу. Она обиделась, заявив, что всегда говорит только правду.

Интересное наблюдение: агрессивность собеседника очень повышает уровень собственной правдивости. Всегда! Это непостижимо. И зачем люди делают такие странные заявления? Никто же все равно не поверит. «Вы, — сказала моя собеседница, — вообще ко мне плохо относитесь». Она, вероятно, ждала возражений. Не признаний в любви, но хотя бы вежливого: «Ну что вы...» Не дождавшись (я глухо молчала), она напористо переспросила: «Разве не так?»

«Извините, Александра, — сказала я, — но ведь и вы к нам относитесь... как бы сказать поточнее? С глубочайшей неприязнью. Судя по вашим публикациям». Журналистка растерялась. «Но... я пишу, что думаю!» — «Разумеется. Но, согласитесь, было бы нелогично и невежливо не ответить вам взаимностью».

Она пробурчала что-то и бросила трубку. Итог: журналистка обиделась. Можно было бы сказать, что мы нажили себе врага, но это не так. Она сама, без всяких усилий с нашей стороны, давно записалась в стан наших врагов.

Вторник, вечер

Не так все страшно

Ближе к концу дня к нам в пресс-службу заглянул один мой коллега. «Заглянуть» в его понимании — это усесться в кресло и долго рассказывать о своей жизни. На свою беду, он задал риторический вопрос: «Не помешаю?» Обычно я говорю, что работы, конечно, много, но... Это «но» он приравнивает к «Располагайтесь поудобнее и рассказывайте, рассказывайте!». «Честно говоря, помешаете», — собравшись с духом, призналась я.

В том, что он обидится, я не сомневалась ни секунды. Ничего подобного! Он удивился, но не более. И даже сам придумал причину: «Понимаю, срочная работа». Не так разрушительны, оказывается, последствия правды.

Среда, полдень

Кофе с последствиями

Выскочила на полчаса попить кофе с вялотекущим поклонником, который «как раз проходил мимо и...». Его ухаживаниям больше пяти лет, так что их уже можно назвать данью традиции. Для меня — а в последние года три и для него — это больше ритуал, чем продвижение к осознанной цели. Однако он демонстрирует верность принципам и вообще верность, а я за его счет повышаю самооценку.

Где-то на середине второй чашки капуччино позвонил мой муж. Интересно, если бы я не подошла к телефону, это была бы ложь? «Ты где?» — поинтересовался он. «В кафе, — честно ответила я. — У меня коротенькая встреча».

Надо заметить, что мой супруг не то чтобы решительно возражает против контактов с поклонниками, но не одобряет их уж точно. Об этом конкретном он осведомлен хорошо и давно, в свое время они даже вели друг с другом непростые мужские разговоры. Поэтому о наших редких встречах я предпочитаю не рассказывать.

«Да? И с кем же?» — почему-то спросил муж. «С Сашей N», — как на духу призналась я. И тут же начала оправдываться: «Он оказался в наших краях, и мы...» «Понятно, — мрачно перебил меня любимый. — Ну не буду вам мешать».

Последствия моей героической правды очевидны: вечером предстоит не самый приятный разговор. Впрочем, как говорят в таких случаях, я не сделала ничего плохого.

Среда, вечер

Завтра я буду врать!

В остальном день прошел относительно спокойно: никто мне неудобных вопросов не задавал, и ближе к вечеру я почувствовала облегчение: пронесло! Тут-то и позвонил мой давнишний приятель и пригласил в гости.

Идти не хотелось страшно. В мирной жизни я придумала бы какую-нибудь уважительную причину: вечер занят, болею — так, чтобы у него создалось впечатление, будто я всей душой хочу к нему прийти, но, увы, не могу.

По-моему, говорить правду всегда — это патология. Есть ситуации, где она неуместна, жестока и вредна для всех. Тяжело вздохнув и поблагодарив за приглашение, я сказала: «Нет». Просто «нет», без объяснения причин. «Не можешь?» — зачем-то уточнил он. «Совсем нет настроения», — ответила я. «А мы тебе его поднимем», — заверил меня он. «Нет-нет, — еще раз отказалась я. — В другой раз, ладно?»

Он попрощался со мной без привычной теплоты. И хотя правдолюб Блэнтон утверждает, что горькая правда — лучший подарок, который можно сделать другу, думаю, лживый вариант с чрезмерной занятостью ему (другу) понравился бы больше.

А совсем вечером позвонила мама. Вопрос задала традиционный: «Как дела? Как настроение?» Этот тест на правдивость оказался самым трудным. Вместо привычного «Все замечательно!» я с тяжелым сердцем призналась, что дела не очень и настроение так себе. Чтобы избежать уточняющих вопросов, пообещала подробнее рассказать обо всем завтра. Мама расстроилась. Я, слушая ее грустный голос, тоже. Кому нужна такая правда?

Думаю, родителей нельзя грузить нашими неприятностями. Родителей надо беречь. И если для этого нужно чуть приврать — врите. Вреда не будет никакого, одна польза и забота.

Думаю, чтобы окончательно уяснить себе привлекательность или вредоносность голой правды, эксперимент стоило бы продолжить. Поголодать двое суток — не вопрос, с этим справится каждый. И двухнедельное воздержание от еды и месячное путешествие на байдарках внятно дадут понять любому всю прелесть или гадость туризма и очистительного голодания.

Но все же истина «ложь имеет право на жизнь» стала мне чуть ближе. Наверное, говорить правду можно чаще, и в целом ряде случаев мы преувеличиваем ее ожидаемые негативные последствия. Но говорить правду всегда — это, по-моему, патология. Есть ситуации, где она явно