«Либо штраф, либо постановление на 5 суток. Выбирай»: история одной любви матери и сына

ФотоMidjourney: история о памяти и выборе

В сентябре-октябре SoulBalance.ru, Школа писательского и сценарного мастерства Band и проект «Что я знаю о папе?» объявили опен-колл «Как память становится текстом». В течение месяца мы получали множество удивительных, трогательных и очень правдивых историй — о детстве и родителях, переездах и работе, любви и расставаниях.

Всего на конкурс поступило более 400 текстов, из которых редакция SoulBalance.ru выбрала дюжину для публикации на сайте. И сегодня мы хотим поделиться рассказом Сергея Машанского «Только попробуй».

«Только попробуй»

В старом перекидном блокноте по пунктам расписана мамина зарплата: институт, коммунальные платежи, лекарства, мелкие расходы. Напротив каждой строки неровным почерком указаны суммы предстоящих трат. Пункт «институт» значительно превышает оставшиеся три, вместе взятые — в феврале большая часть маминой зарплаты пойдет на оплату моей учебы.

Долго смотрю на листок блокнота. У мамы проблемы со здоровьем, ей необходим регулярный прием лекарств, а сумма напротив соответствующего пункта наполовину меньше, чем в предыдущем месяце. Все пожирает проклятый «институт».

Я хочу перевестись на заочное отделение, но мама против: «Мы справимся, сынок, ты, главное, учись прилежно. В свое время ей не удалось окончить высшее учебное заведение. Помешала беременность. С маленьким ребенком на руках было не до учебы. Позже она подавала документы на восстановление, но отец бросил нас, и мама оставила надежду доучиться. Теперь хочет, чтобы я получил высшее образование — непременно на дневном.

По выходным я работаю на мойке у Паштета. Весь мой заработок за полгода уходит на пункт номер один, но маме все равно приходится добавлять не менее трети от суммы. Я был уверен, что дохожу в своих старых ботинках до конца зимы, но перед самой сессией мои растоптыши, не выдержав нагрузки, превратились в бесформенные унты с хлюпающими подошвами.

Решение и последствия

— Леоош! — немного нараспев произносит мое имя мама. — Вот, купи себе обувь, — протягивает мне 50-долларовую банкноту. Удивительно, как при наших доходах она умудряется что-то отложить.

— Мам, дохожу.

— Не глупи, впереди экзамены, а ты в лаптях, как Ломоносов, — треплет мои волосы и еле заметно улыбается. В уголках глаз у нее, как тоненькие лучики, собираются морщинки.

Беру банкноту и сам себе даю обещание в течение месяца вернуть. Я уже договорился с Паштетом — на каникулах буду работать в две смены. Пашка после одиннадцатого класса вместе со мной пытался поступить на экономический. Я прошел на платное, а Паштет полностью провалил вступительные экзамены и нисколько не расстроился. От армии его надежно защищало врожденное плоскостопие. Паштет занялся коммерцией, успешно торговал на рынке турецкими шмотками. Когда скопил достаточный капитал — открыл первую в нашем районе ручную мойку автомобилей. Сейчас зарабатывает прилично и в шутку называет меня профессором. Пару раз замечал, как, выплачивая в конце смены мойщикам дневной заработок, Паштет добавляет в мой конверт лишнюю купюру.

Сегодня первый экзамен зимней сессии. Прикидываю по времени, что еще успею заскочить на «Червенский». Там возле бетонной лестницы торгуют обувью вьетнамцы. Обувь эта дешевая и не очень надежная, но если носить бережно — прослужит долго.

В открытой палатке вьетнамка предлагает примерить последнюю пару моего размера. Сезон на исходе, выбор небольшой, идет распродажа остатков. Нога ныряет в приветливое объятие искусственной шерсти. Внутри мягко и очень тепло. Рыжий верх из водоотталкивающей микрофибры, похожей на нубук, гарантированно не пропустит влагу – разумеется, если его не повредить, что сделать весьма несложно.

Вьетнамка соглашается на небольшую скидку, но наотрез отказывается принимать доллары. Накануне налоговики провели контрольные закупки и у тех, кто принял валюту, конфисковали товар. На рынке теперь все осторожничают. С неохотой возвращаю ноги в свои растоптыши. Договариваюсь с вьетнамкой, что она придержит для меня эту пару, и отправляюсь в обменник.

Неожиданный поворот

— Молодой человек, вы сдавать?

Передо мной женщина средних лет в сером драповом пальто. Рукой прижимает полы воротника к озябшим щекам. «Меняла», — догадываюсь я. Их уже почти не осталось. Сейчас редкие представители этой профессии отваживаются работать — всех разогнала доблестная милиция.

— Я предложу курс выше, — остановив взгляд на растоптанных ботинках, простуженным голосом произносит женщина. — Деньги, небось, лишними не будут, — добавляет она.

Я соглашаюсь. Мы отходим в сторону. «Серое пальто» на карманном калькуляторе подсчитывает сумму предстоящей сделки. Получается действительно больше, разницы хватит на несколько обедов. Меняла усердно скребет ногтем по пиджаку Уллиса Гранта, после чего утвердительно кивает головой и передает мне купюры с изображением достопримечательностей белорусской архитектуры.

Крики несутся со всех сторон. Резко хлопают двери припаркованного буса. Возле нас появляются люди в масках. Сильные руки грубо хватают меня за плечи и тянут в машину.

— Вы чего? Мне на экзамен нужно. Отпустите.

— В отделении разберутся, кому куда нужно.

Следили не за мной, следили за «серым пальто», но забирают обоих. По какой-то там статье гражданского кодекса за незаконную валютно-обменную операцию ответственности подлежат оба участника, а предмет сделки — конфискации.

Последствия и изменения

В отделении составляют протокол.

— Попал ты по глупости, — показывая, где поставить подпись, говорит товарищ майор. Вид растоптанных ботинок с подвязанной подошвой вызывает у него чувство жалости. — Да ты не ссы, расскажешь на суде, как было, получишь минимальный штраф и будешь свободен.

На экзамен я не успел. В ведомости стояло жирное «Н».

Через две недели повесткой вызвали в суд. В назначенное время захожу в кабинет. Судья жует бутерброд и параллельно изучает документы. На разбор моего дела у него запланировано пятнадцать минут. В помещении мы вдвоем. Сажусь на приставленный к стене расшатанный стул и рассматриваю свои новые ботинки. Вспомнились слова мамы: «Мы справимся, сынок».

Вернувшись в тот вечер домой без обуви и денег, я не услышал от нее ни слова упрека. Расспросив про мои злоключения, мама улыбнулась уголками глаз и пошла на кухню разогревать ужин. Утром я встал поздно, была суббота. В коридоре стояли те самые ботинки — мама успела сходить на рынок и забрать у вьетнамки отложенную мной пару.

Пункт номер три из блокнота можно было вычеркивать. Весь день я пролежал в своей комнате, сжимая кулаки и стараясь не заплакать.

Кроша бутербродом на захламленный бумагами стол, судья произносит: «Что же вы, молодой человек, с места учебы характеризуетесь положительно, при этом занимаетесь незаконными валютно-обменными операциями?» Я неуклюже оправдываюсь. Говорю, что просто сдавал. «Вижу, что сдавал», — сглатывая разжеванную хлебно-колбасную массу, произносит судья.

— Так и быть, — закончив изучать документы, с ноткой сочувствия говорит служитель Фемиды. — Выпишу тебе по минимальному порогу.

— У меня денег нет.

— Сейчас у всех денег нет, — отвечает судья, доставая из ящика стола очередной бутерброд. На этот раз с красной рыбой. — Либо штраф, либо выношу постановление на пять суток. Выбирай.

Я выбрал сутки.

Вечером следующего дня к нам домой пришел участковый. Мама угощала его чаем и пыталась выяснить, нельзя ли мои сутки заменить на денежный штраф. Она не одобрила мой выбор, очень злилась. Участковый ничем помочь не мог, но обещал договориться, чтобы меня посадили в лучшую камеру.

Через неделю начинались каникулы. Из-за большой загрузки участковый несколько раз переносил поездку в ИВС. Паштет на мое место взял какого-то забулдыгу: тот работал плохо, машины мыл небрежно, клиенты часто ворчали. Пашка ждал меня, а я – отправки на сутки, с каждым днем теряя надежду заработать.

Когда половина каникул была позади, я наконец переступил порог шестой камеры изолятора временного содержания Минского района. Прямоугольное помещение размером четыре на шесть метров, с маленьким зарешеченным окном, встретило меня запахом давно не мытых тел и занавеской табачного дыма.

Удары несутся со всех сторон. Бьют без разбору, но без зл