«Я чувствую ярость, страх и бессилие»: 11 историй из Израиля

Меня зовут Ольга, я педагог-психолог и редактор Центра толерантности Еврейского музея, живу в Израиле.

Когда редакция сайта SoulBalance.ru обратилась к нам с просьбой сделать материал, чтобы помочь израильским читателям справиться с теми переживаниями, с которыми справиться, кажется, невозможно, я очень обрадовалась. Потому что создание статьи — это дело. А ничто так не помогает человеку, если он становится участником катастрофы, как дело.

Для этого материала я собрала 11 личных историй о чувствах из разных городов Израиля. Спасибо тем, кто согласился рассказать о том, что внутри, и тем, кто не согласился, и за аргументацию этого отказа. Спасибо тем, чьи истории сегодня не будут рассказаны, но которые проживаются каждую минуту настоящего.

Вместе с Анной Макарчук, директором Центра толерантности и экспертом по стрессовым расстройствам и тревожности, мы попробуем подобрать слова: как помочь себе и тем, кто рядом, справиться с нахлынувшим морем чувств? Как не винить себя за эмоции? Как выплеснуть их вовне, не разбив самое ценное?

Слова, но не советы. Советовать может только тот, кто знает, что происходит внутри вас.

1. Лия, Ашкелон

Вчера до 3 часов дня я лежала в постели и не могла встать. Моя слабая часть хотела победить сильную. А тут семья еще попросила сделать шоколадный кекс, а я так ненавижу печь! Какой кекс, когда мы обсуждаем, как же укрепить стекла из-за бомбардировок?

К вечеру, кстати, сильная моя часть все-таки победила, я испекла блинчики и встала на беговую дорожку. Иногда у меня не хватает терпения к своей собственной дочери, я раздражаюсь. И в тоже время ощущаю себя такой счастливой, что она рядом со мной и я могу ее обнять. В итоге с Ави мы испекли шоколадные кексы, написали открытку и отнесли в пункт сбора для солдат. Кексы уже у защитников.

Когда не хватает воздуха, выхожу гулять на свежий воздух. Так легче. Могу сказать, что я стойкая на 50%. Этого ведь достаточно?

Семья — наши силы и слабости

Семья в ситуации стресса — это все. Та поддержка, которую оказывают нам близкие люди, служит самым прочным щитом от последствий травмы. Простые «я тут, мама», «милая, я тебя люблю», «да, я понимаю, это ужасно» подтверждают нам очень важную истину: мы живые, реальность не рассыпалась, наши переживания и эмоции значимы и правдивы. Знание того, что мы не одиноки, повышает устойчивость и помогает справиться даже с самыми тяжелыми переживаниям.

Семья — это наше место принадлежности и идентичности. В момент травмы, когда даже само наше самоощущение (кто я? зачем я? какая я?) фрагментировано, семья выступает стабилизирующей силой. Здесь все знакомо, понятно, ценно, у нас есть общая история и пространство. Так мы вновь обретаем ощущение непрерывности, реальности и хотя бы какой-то стабильности, закрепляя себя среди хаоса.

Семья нас не осуждает, позволяя выражать любые эмоции. Безусловная любовь и принятие разрешают нам быть уязвимыми в момент, когда за пределами этого круга сама уязвимость становится опасной.

А когда мы делимся, мы можем исцелиться

Может казаться, что, разделяя свою боль с кем-то, мы передаем им часть тех ужасных эмоций, которые копятся внутри. По этой причине мы часто стараемся ничего не показывать, держать страшное внутри себя, оберегая близких. Но не мучайте себя, прошу. Разрешите себе слабость. Вы не можете сдерживать чувства внутри вечно: пружина все равно разожмется, и это может произойти в самый неожиданный момент, когда близкие действительно испугаются.

2. Саша и Лиза, Нетания

Утро субботы мне очень напомнило по уровню паники утро февраля 2022 года. Я как будто снова испытывал те же самые эмоции. Так вышло, что последний год я жил в Ашкелоне и только в августе переехал в Нетанию. И потому фотографии из Ашкелона ранят особенно: это те улицы, по которым мы гуляли. Нам в Нетании несомненно легче, чем нашим друзьям в Ашкелоне, Беер-Шеве и Сдероте. Но мы стараемся поддерживать с ними непрерывную связь.

Эта война вызывает очень противоречивые эмоции. С одной стороны, страх. С другой стороны, бесчеловечную злость ко всем, кто по другую сторону. И последняя, не совсем эмоция, скорее мысль: «Надо помогать». Надо донатить, волонтерить, публиковать информацию в соцсетях, потому что отсидеться не получится. Первые два дня лежали пластом на диване, а теперь действуем.

Смешно говорить, но я целыми днями играл в приставку в первые дни. И это правда помогает избавиться от кипящей злости, заставляет тебя мыслить рационально. Мы стараемся вести обычный образ жизни: ходим в магазин за продуктами, готовим, убираемся. Бытовые задачи тоже помогают успокоиться и абстрагироваться на своем маленьком мире.

Белое остается белым

Чтобы вернуться в человеческую реальность, нужно делать что-то человеческое. В состоянии моральной травмы мы часто замираем, поскольку чувствуем беспомощность. «Зачем я делаю все то хорошее, если его можно разрушить всем этим плохим?»

Но мозгу очень тяжело без ориентиров. Помочь могут самые простые действия, которые пронизаны добром, помощью, поддерживают чью-то жизнь и ценности. Даже если вы на другом краю мира и преподаете детям в школе далеко от трагедии, но сейчас пишете кому-то письмо с фразой «Ты справишься». Вы разговариваете и поддерживаете, делаете чью-то жизнь безопаснее, вы, пусть и маленькими шагами, но идете к реальности со знаком плюс.

3. Ирма, Хайфа

Первое время это было просто функционирование. Собрать вещи, продукты, почистить мамад (укрепленная зона в квартире), смазать окна и двери. Ты знаешь, что делать, ты такое уже делал. Перестать скроллить соцсети не получалось, но мы решили, что надо размеренно жить дальше.

Потом начали приходить ужасные новости, просто что-то за гранью разумного. И тут пришла злость, всепоглощающая ненависть. Сколько можно? Нельзя договариваться с тем, кто хочет тебя убить. Эта фраза бьется в моей голове.

Мы сейчас просто наблюдатели. Меня очень трогает то, что гибнут солдаты из нашего города. Вот ты на них подписан, читаешь, а эти девочки и мальчики уже в форме все. И ты думаешь: «Господи, они же младше меня, они идут умирать. Почему я не могу пойти вместе с ними?» Я хочу принять на себя часть этой ответственности. И их этого рождается и злость, и собранность.

Я защищу свою семью, это главное. Но если понадобится, я буду там, здесь, везде, где нужна. Никто не собирается убегать от этого, ни единой мысли.

Вина и включенность

Быть в роли наблюдателя беды и не иметь возможности непосредственно повлиять на нее действительно очень сложно. Особенно сложно с чувством вины за то, что не можешь оказаться в самой гуще событий, чтобы кардинально (как нам кажется, когда мы себя виним) изменить ситуацию.

Ответственность — чувство, близкое к вине. Но это то, что помогает нам снова обрести контроль. Мы отвечаем только за то, на что можем непосредственно повлиять. Защитить того, кого мы можем защитить. Быть там, где мы можем быть. Помочь тому, кому можем помочь. Сделать то, что в наших силах.

И даже если силы совсем невелики по сравнению с масштабом беды, то, что мы делаем, уже бесконечно важно для наших близких и для нас самих. А еще для тех, кто, может, никогда и не узнает, что мы сделали и как именно помогли.

4. Александр, Яффо

Мы с женой, дочерью 13 лет и двухлетним сыном буквально накануне переехали в квартиру с мамадом. Вот, считайте, обновили. Сначала все воспринималось довольно рутинно, особенно ранним утром. Но ближе к 11 пошел поток информации. Очень сумбурный, вызывающий и шок, и недоверие. Я понимал, что людей гибнет все больше вот прямо сейчас. Воображал их боль, отчаяние и страх.

Из ощущений было очень много гнева, злости и желания убивать, но я умею рефлексировать и понимаю, откуда это идет. Все это было вперемешку с почти физической болью. Особенно когда дело касалось детей или молодых женщин. А еще молодых солдат. Они же по сути все еще дети. Их убили в майках и трусах. Был новый гнев на тех, кто это допустил.

Есть работа, которая помогает отвлечься. Есть маленький сын, из-за которого, с одной стороны, я боюсь еще больше. С другой, он дает много чувства любви. Я пошел бы на фронт, но здесь не призывной. Волонтерим, я хочу сдать кровь, пом