«Когда началась война, дедушке было 15 лет»: воспоминания о Великой Отечественной войне

ФотоКадр из фильма «Они сражались за Родину»

«Я так расстроился, знаешь… как будто я сам умер»

Полина Архипова, экс-главный редактор сайта SoulBalance.ru

Великая Отечественная война — тяжелая и страшная тема для большинства семей. У одних настолько травмированы старшие родственники, настолько больно им вспоминать войну, что они просто отказываются говорить об этом. У других родители или бабушки с дедушками готовы рассказать о своей жизни в военное время, но только «не для записи», а исключительно для своих детей и внуков.

У кого-то — готовы поделиться, но не всем, опасаясь, что ту или иную часть истории читатели не так поймут или осудят. А кому-то просто уже некого спросить…

Это сложная тема и для меня самой — я часто думаю, что нам каким-то образом передаются воспоминания или чувства наших предков. Я не могу без слез смотреть фильмы про войну, плачу над книгами и старыми черно-белыми фотографиями. От военных песен тоже плакать начинаю. И нет, я не плакса «по жизни», как можно было бы подумать. Но именно эта тема каждый раз выбивает меня из колеи. У нас это, видимо, семейное: когда моему сыну было пять лет, мы смотрели праздничный салют с балкона. Радостный ребенок хлопал в ладошки, а потом вдруг забился в угол и тихо заплакал.

— Что случилось? — спросила я.

— Мама, я просто сейчас подумал обо всех этих людях, которые умерли во время войны, — ответил он дрожащим голосом. — И так расстроился, знаешь… как будто я сам умер.

Эти слова моего ребенка въелись мне в память на всю жизнь. Удивительно, как сильно это касается всех нас, хотя казалось бы — где я, родившаяся на закате Советского Союза, и где война? И уж тем более — мой ребенок, родившийся в XXI веке? Наверное, это сидит внутри каждого из нас. И я думаю, что очень важно говорить об этом — и друг с другом, и с детьми, и с родителями, и с бабушками и дедушками. Важно передавать память дальше.

Нам удалось собрать удивительные и необычные рассказы о жизни наших бабушек и дедушек в военные годы.

«Откуда такие правильные круглые отверстия в дверце шкафа?»Записано со слов мамы.

Воспоминания родных о войне тяжелые, порой ужасные, слушая которые думала, что я бы никогда не смогла это пережить. Но вот что стало понятно впоследствии — эти рассказы стали не травмирующим, а скорее исцеляющим опытом. Почему, надеюсь, будет понятно из конкретных фрагментов.

Бабушка была в оккупации с двумя дочками-подростками. И пока у нее в доме стояли немецкие солдаты, а это было несколько месяцев, она прятала дочек в погребе, вход в который был расположен так, что солдаты его не замечали. Очень боялась, как бы не донес кто-нибудь из соседей. Никто не донес.

Бабушка очень удивлялась, что немцы ничего не замечали, потому что она ведь регулярно туда носила еду, воду, ночью приоткрывала деревянную крышку люка, чтобы дать девочкам свежий воздух.

Однажды она была свидетельницей ссоры между пожилым военным — она говорила, что у него было какое-то более высокое звание, чем у молодых, но не офицерское — и молодыми солдатами. Пожилой в ответ на какие-то речи младших закричал на них и даже угрожал пистолетом. Бабушка тогда не поняла ни слова, но каким-то образом почувствовала, что речь шла о ней.

Когда они уходили, пожилой протянул ей сверток, в котором был шоколад и тушенка, и что-то сказал, указывая на кусты, в которых была скрыта крышка погреба. И они ушли.

Муж маминой сестры в войну был танкистом. Они поженились в 1944 году, когда он был в госпитале. Несколько орденов, не помню какие. Не рассказывал о войне, когда мы, дети, спрашивали у него. «Лучше вам не знать» — все, что мы слышали. И теперь, когда уже нет ни его, ни тети, мы так и не узнаем ничего, кроме официальных строчек «За проявленные мужество и героизм»… Два ордена были за Курскую дугу.

Его жена, моя тетя, — одна из тех сидевших в погребе девочек. Когда они строили новый дом, тетя рассказала ему, как они испугались, когда в погреб заглянули два немецких солдата, посветили фонариком, закрыли крышку обратно и ушли. Так бабушка и узнала только много лет спустя, что постояльцы все-таки видели сестричек. Рассказала про гостинец.

И зять, помолчав, сказал: «А ведь мы могли бы сжечь друг друга в танке, повернись все чуть по-другому»

И только на мой вопрос: «Откуда такие правильные круглые отверстия в дверце темного дубового шкафа?» сказала: «А офицерик развлекался, юный совсем, сидел и стрелял. А потом попросил принести ему груш из сада». И все. Больше ни слова.

Мама моя, одна из девочек, сидевших в погребе, рассказывала, что, когда кончилось их заточение, но еще не кончилась оккупация, они ночью ходили на железнодорожную станцию, чтобы собирать зерно, которое просыпалось из товарных вагонов. И часовые, видимо услышав какое-то движение, стреляли вдоль составов. И мама — моя веселая, красивая мама — спокойненько так продолжала: «Выстрелят, мы — под вагон, пригнемся, затихнем. А они очередью, раз, другой, третий… так, вдоль состава. Когда утихнет, собираем дальше». Бабушка потом толкла эти зерна и пекла лепешки.

А потом были страшные бомбежки. Бабушке с дочками повезло, их дом остался цел. Город освободили. Разместили там военный госпиталь, в котором мамина сестра встретила своего мужа.

***

Мои папа и дедушка, его отец, были угнаны в Германию. Но им обоим повезло, они попали в трудовой лагерь, расположенный в Австрии. Говорили, что там было полегче, чем «у немцев», — не было зверств, были более посильные нормы выработки.

Папе было 15 лет, он довольно хорошо владел немецким, хорошо рисовал, такой школьный отличник, как сейчас сказали бы, ботаник. Инженер, который курировал строительные работы, австриец, как-то заметил папин карандашный рисунок на сигаретной пачке. Стал его расспрашивать про семью, про то, как учили в советских школах. Потом он добился, чтобы папу перевели работать чертежником под его непосредственное руководство. Так он и работал до освобождения, возможно, благодаря этому сохранив здоровье.

Дедушка был в другом лагере и работал на строительстве каких-то домов для солдат. Перед тем как все закончилось, этот инженер предлагал папе спрятать его, а потом усыновить, чтобы он остался в Австрии. Называл его Вольдемаром (папу звали Владимир). Но папа ни в какую — домой, родина, мама. Инженер ему говорил, что, возможно, его ждет там лагерь, а не университет. Но папа был непреклонен.

Лагеря не случилось, он служил сразу по окончании войны в армии, артиллеристом, — тогда это была армейская элита. Лагерь случился для деда — обнаружили брата, бывшего белоказака, на тот момент жившего в Югославии, после чего папу из артиллерийской части перевели в стройбат. А потом не взяли документы в архитектурный институт: отец — враг народа, родственники за границей, был в плену.

Папа окончил лесотехнический, и до сих пор под Волгоградом и в Донбассе колышут своими ветвями посаженные им лесополосы, украсившие собой сухие безбрежные степи. Когда он руководил их посадками, они часто натыкались на мины, снаряды, обломки пулеметов. Но пронесло, ни разу ничего не взорвалось. Помню его рассказы вечерами маме: «Представляешь, сегодня рабочие выкопали...» Просто приветы из военных лет.

«Карандаши падают. Один за другим». А «карандаши» — это его товарищи-солдаты

Ксения Трошина, экс-редактор сайта SoulBalance.ru

Аркадий Георгиевич Николенко

Мой дед, служил в Маньчжурии. Третий фронт с Японией не открывали, китайцы воевали с ними, но СССР на случай поражения Китая держал войска в Монголии.

Хорошо кормили фронтовиков, а запасные части голодали. И вот дед и его приятели однажды нашли в степи коня. Развели костер, наелись до отвала. Хотя находка их была не первой свежести, но голод не тетка. И на следующий день дружно все сидели за сараем. Конь надолго в них не задержался…

Еще один «голодный» случай. Дед отправился с донесением в часть через степь. Ехал долго, паек закончился. А тут несколько жирных сурков. Дед убил одного из винтовки, приготовил его на костре и только приступил, как его накрыл военный патруль. В то время в Маньчжурии была чума. И дедушку посадили на карантин — в глубокую яму, в которой он сидел неделю.

Григорий Иванович Синявский родился в деревне Любовшо Красногорского района Брянской области. Деревня Любовшо находится на границе России и Беларуси на реке Беседь. Ближайший большой город — белорусский город Гомель.

Когда началась война, дедушке было 15 лет. Он узнал об этом, когда поехал за учебниками в город. Увидел толпу у столба с реп