Скарлетт Йоханссон «Мне не хватает одиночества»
Я наблюдаю за Скарлетт Йоханссон из-за стеклянной двери. Она сама дала мне это преимущество, придя в садик лосанджелесского отеля «Шато Мормон» раньше условленного времени… А оказывается, и подсматривать не за чем. Она не прихорашивается, не выбирает эффектную позу и наиболее выигрышный угол падения света. Она рассматривает иллюстрацию в каком-то журнале, убирает с глаз мешающую белокурую прядь, потирает нос, достает из кармана гигиеническую помаду, автоматически проводит по губам. Она совсем не соответствует здешней пятизвездно-гламурной обстановке. Девочка-простушка, немодно белокожая, странно сочетающая в себе угловатость манер и округлость форм…
Скарлетт Йоханссон никому не старается нравиться, не пытается выглядеть, произвести впечатление. Она прекрасно чувствует себя в своем теле, а потому – естественно в любой обстановке. Так что подглядывать ни к чему. И я выхожу из укрытия. Хорошо воспитанная девочка, она встает и протягивает руку, мягкую, округлую, без маникюра. Теплую детскую руку. У моей дочери точно такая же на ощупь. А моей дочери всего десять… На 15 лет младше, чем Скарлетт. Но Скарлетт подергивает плечом в сереньком пиджачке без каких-либо дизайнерских деталей и потирает коленку в широких черных брюках. Абсолютно девчоночьим жестом. Она закрывает свой архитектурный журнал, голосом хорошей ученицы объяснив, что интерес к архитектуре у нее от отца, архитектора и строителя, и поднимает лицо к официанту, подошедшему в ответ на ее улыбку. И заказывает какао. Детский напиток. Детский и девчоночий. Она не ждет моих вопросов, а, будто пытаясь и меня обустроить в реальности так же комфортабельно, как чувствует себя, продолжает объяснять.
Другая Скарлетт Йоханссон рассказывает, что ее мама была не согласна с желанием мужа назвать дочь именем героини романа, ставшего «манифестом американского миропонимания». Но отец настоял, а впоследствии оказалось, что девочка силой личности никак не уступает своей литературной тезке, мисс О’Хара. И подтверждает это, отважно осваивая целинные для себя сферы деятельности. Она уже заслужила звание «женский Том Уэйтс» за свой вокальный альбом «Где бы я ни преклонила голову», потому что ее низкий чувственный голос звучит так же новаторски свежо, как некогда звучал хрипло-хулиганский баритон Уэйтса. А ее новелла, снятая для киноальманаха «Нью-Йорк, я люблю тебя», отмечена не дебютантской угловатостью режиссуры, а определенной резкостью. Именно поэтому продюсеры предпочли «оставить ее на полу в монтажной» и не включили в прокатную версию фильма.
Скарлетт Йоханссон: Я здесь, в «Шато», вам встречу назначила не потому, что сюда фотографов не пускают и все так глянцево и помпезно. Просто здесь я себя чувствую как дома. Я же жила здесь, когда в первый раз попыталась переехать из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Несколько лет назад. Купила дом. А когда переехала, почувствовала себя так одиноко… Одна в доме… Я к этому не привыкла – я же выросла в небольшой квартире, где кроме мамы и папы жили еще брат, сестра, мой брат-близнец… Ну, я и переехала в «Шато Мормон». Хоть и шикарно, но все-таки люди вокруг.
SoulBalance: Вы вообще с трудом переносите одиночество?
С. Й.: Да нет… Теперь я скучаю по одиночеству. Теперь – это когда меня узнают. Становишься известной, обретаешь славу, но платишь тем, что теряешь моменты интимности наедине с собой, уже никогда не бываешь только в собственном обществе… Сидишь тихо в кафе, решишь нос прочистить, а тут вдруг подходит кто-то с комплиментами, с самыми добрыми намерениями. А ты со своим сопливым платком так и застываешь. Внезапно осознаешь, что ты не одна и уже одна вряд ли будешь… Я с удовольствием жила одна в Нью-Йорке, когда рассталась с Джошем. (Джош Хартнетт, актер, бойфренд Йоханссон на протяжении двух лет. – Прим. ред.). Дело в том, что у меня были длительные отношения с двумя мужчинами, а это в том моем возрасте серьезный стаж. А когда остаешься один, без партнера, то обретаешь шанс узнать много нового о себе. Жизнь дуэтом – это здорово, потому что учит находить компромиссы, принимать решения вместе. Но тогда я поняла, что хочу принимать только свои решения. И окончательно переехала в Лос-Анджелес… У меня было странное состояние – я вполне могла быть одна, но так не хотела! И чтобы не быть одной даже в гостиничном номере, завела рыбку в небольшом аквариуме, но потом уехала на съемки, а горничная воду менять забыла, и рыбка умерла. Так появилась Мэгги, моя собака, чихуахуа по национальности. Эгоистка и волюнтаристка. Молчала месяц, а потом как начала лаять без всяких поводов. Мне даже метрдотель говорит: «Мисс Йоханссон, вы наш уважаемый гость, но ваша собачка другим не менее уважаемым гостям спать не дает». В результате я завела пульверизатор для глажки и, как только с Мэгги случается приступ немотивированного лая, я – пшик! – спрыскиваю ее. Не больно и эффективно. Я люблю так воздействовать и на Мэгги, и на людей – чтоб им было не больно, но они все-таки шли мне навстречу! Поливаю, правда, только Мэгги.
«СТАНОВИШЬСЯ ИЗВЕСТНОЙ, ОБРЕТАЕШЬ СЛАВУ, НО ПЛАТИШЬ ТЕМ, ЧТО ТЕРЯЕШЬ МОМЕНТЫ, КОГДА МОЖЕШЬ ПОБЫТЬ НАЕДИНЕ С СОБОЙ». Маленькая рыбка, маленькая собачка – в этом нет желания продлить детство?
С. Й.: Ну, я-то с семи лет считаю себя взрослой. С тех пор, как четко сформулировала для себя, что хочу стать актрисой и никем больше. Мы с мамой тогда бесконечно ходили на кастинги рекламных роликов (и с тех пор она мой агент), и это все выглядело так, будто рожок пастуха сзывает скот, – столько сходилось таких же претенденток, как я… И в какой-то момент мама сказала: «Слушай, тебе это явно не нравится. Может, тебе заняться танцами, балетом, что ли?» Причем, мама вполне миролюбиво все это сказала. Однако я в ответ зарыдала: «Я хочу делать это, я именно это хочу делать!» Плакала, как ребенок, а чувствовала себя совершенно взрослой, потому что поняла, чего я действительно хочу. Ну, тогда мама предложила мне сосредоточиться на кино и отправила меня на детские курсы знаменитой актерской школы Ли Страсберга.
Скарлетт Йоханссон (Scarlett Johansson)ФотоGETTYIMAGES/FOTOBANK.COMВ профессии коллеги считают вашу мать очень жесткой...
С. Й.: Знаете, когда мне в первый раз дали понять, что моя мать монстр, я просто заплакала. Это чудовищно несправедливо. Потому что она не жесткая и не идет к цели, перешагивая через людей. Просто она прямая и исключительно дисциплинированная. А как без самодисциплины с четырьмя детьми? В маленькой квартире, где все могло бы быть вверх дном, а все-таки иногда не было? Cамодисциплина у меня от нее. Я, например, каждые полгода проверяюсь на ВИЧ. Не потому, что практикую промискуитет, а потому, что считаю: современный человек должен чувствовать ответственность такого рода. Благодаря дисциплине я и достигла того, чего достигла. Мама, конечно, сильная и деловая женщина, но прежде всего она сильная мать. Что, по-моему, редкость.
Вам это не мешало взрослеть?
С. Й.: Мама считает как раз наоборот. Она говорит, что доверить семилетнему ребенку выбрать профессию – это все равно что дать ему ключи от машины и открыть дверцу. Однако я вырулила! А одна моя подруга шутит, что я выбираю партнеров по принципу, звонят ли они своей маме ежедневно. И тут есть доля правды: мы с мамой привязаны друг к другу, и особый шанс вызвать у меня доверие есть у мужчин, привязанных к матерям. Смейтесь, если хотите.
«МОЯ МАМА, НЕСОМНЕННО, ОЧЕНЬ СИЛЬНАЯ И ОЧЕНЬ ДЕЛОВАЯ ЖЕНЩИНА. НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ОНА СИЛЬНАЯ МАТЬ. ЧТО, ПО-МОЕМУ, РЕДКОСТЬ». Вы познали известность к 18 годам. А когда ощутили внутреннюю зрелость?
С. Й.: Когда сыграла замужнюю женщину. Женщину, принявшую важнейшее жизненное решение – в «Трудностях перевода». Мне было всего 17 тогда… Но я ведь выросла в Нью-Йорке, а это значит, разное повидала – и на улицах, и в собственном доме. И потом, я же получила очень еврейское воспитание. Папа у меня датчанин, а мама – еврейка-ашкенази. И ее родственники всегда были рядом. Не то чтобы мы по пятницам погружались в Шаббат, но традиции еврейской жизни соблюдались. И если вы спросите меня о национальной самоидентификации,